Курение вред для здоровья

Сэмплы. Интершум. Ассоциативный установка. Нарушенная логика восприятия мира. Сбитые коды, вывернутая наизнанку математика. Разделяем на ноль – и уравнение множит безызвестные. Дерганые завершения замкнуты приятель на приятеля в неверном порядке. Психику коротит. Жесты повторяются, взор вбирает в себя место координат, мертвое теснее сотки веков. Рот раскрывается, закрывается, гласа реверсивно загружаются обратно, растворяясь в ощущениях, размышлениях человечьих, успокаиваясь в изначальных единицах и нолях. Дрожащие подтекающие иллюстрации заполнили кувшин времени до самого верха, и ручейки образов, водопады их теснее переливаются в глухую темноту. Мир аляповатый, неприглядный, нечистый, гулкий, кадры вырываются из плена нацеленных объективов, очередность сцен драная, свет софитов жжет заключительных персонажей, не успевших спрятаться либо убегать со съемочных площадок. На такую же пленку, как на картины ветхих мастеров свежие живописцы наносили натюрморты, снимают сотки свежих кинофильмов. Пласт за пластом, мир-в-мире, кино-в-кино-в-кино. Которое никому ни разу не продемонстрируют. Минувшее за правым плечом, будущее за левым. Время выгнутое параболой. Истиннее – точка – человек против кипучих волн – ее кидает налево и на право, и, может показаться на первый взгляд, постоянно назад. Не удержался во, на первый взгляд, устойчивой реальности, и соскальзываешь в прошедшее/будущее aka небытие. Парабола там внизу где-то замыкается, хотя где – точь-в-точь незнакомо. Рисунки мелькают, дрожат, скачут, как в ветхой заезженной кинопленке, фотки тают, образы разбегаются. Покуда не щелкнет переключатель – и кино не замрет.

У торгового центра кутается в пальто молодая женщина, вынимая сигарету, закуривая… Хотя дым как будто вдыхая в себя, выброшенный в прохладный воздух он убирается в беленькую палочку колечками: сигарета регенирируется на очах. Пальцы пляшут, забавно, как в ускоренном темпе, в немом кино. Убираем скорости, включаем инверсию, перекручиваем ее роман в начало, причем даже в еще долюбовную систему координат. Включаем вновь – и кино волшебным образом иное. Он и она идут по этим же тропкам, заходят в такие же подъезды, гуляют там ведь. Подруги такие же, приятели. Возлюбленные табак. Возлюбленный метод закуривать. Совместные интересы. Одинаковый сеанс. Вот точка времени, где они обещали встретиться. Экстерьер потертый, схожий, что-нибудь переставлено, кое-кто не тот стоит в глубине кадра. Он и она обязаны пройти тут, столкнуться, она – огрызнуться, он – заулыбаться. Выбрать ее сумку, заявить пару недорогих простых словечек. Она – повернуться. Закурить. Замедлить шаг. Остановиться. Мимо тогда уже по луже рвануло авто: плащ был испорчен. Осень. Листья под его ногами. Мнемоническое преследование. Ненастоящее. Он по-настоящему стоит, не имея ни сил, ни стремления двинуться. Немой перед ней, двигающейся благовидно. Еще стычка, еще, взоры взрывают тишину вечерней улицы перед кинозалом. Взоры не пересекаются, избегают друг друга. Неожиданный гул: ребята из средних учебных заведений идут домой. Он отыскивает очами ее плащ, у нее дергано холодеют подушки пальцев, в горле милый комок, тепло и нелегко под грудью. Так они встретились в тех случаях. Не в данный разов. Все это же кино, и такая же публика, причем даже солнце, закинутое за горизонт в замедленном темпе, из числа тех ведь декораций. Хотя они не обнаружат друг друга, невидимая рука непростые прутья взоров подвинула на пару мм на право/налево. Поврозь. Вот такая же в пальто, такие же возлюбленные табак, этот же метод закуривания. Хотя в отсутствии любви в в последнее время, в отсутствии нечистых раздоров, в отсутствии боли разрыва. Ниточки прошедшего, ошибочно связанные, всевышними развязаны, и параболу ее жизни запустили снова. Про него возможно режиссерам совершенно пренебрегать, либо бросить под колеса авто, под шум поезда. В горькую приятный момент суицида. Раковая опухоль также ничего. Alternative take 2: Жизнь исконно в его отсутствие.

Сэмплы с легкостью тасуются, и в руках профессиональных создателей благовидно устанавливаются во все свежие ленточки. Со счастьем в конце, сначала, с любовью, в отсутствии. Боль возможно перекидывать по кривым парабол из минувшего в будущее. Точку истинного, как костяшки ветхих бухгалтерских счет, отбрасывать в какую-нибудь сторону. Поменять актрису, марку табака, лейбл ее пальто, ракурс сказанные, жест, как она закуривает, и как кидает докуренную. Возвратить все назад, наплевав на правдоподобие. Вырезать 5-10 мин. хронометража ее не так давно произошедшего минувшего, остального в краткой памяти, хотя теснее ни разу не посещавшего. В нежели значение ее печали в данный момент? Обрисуйте расцветка и полосы ее тоски, она фактически теснее абсолютно иная. Она ведь на ночкой на мосту. Она ведь хнычет. Она ведь иронизирует в клубе в три-четыре утра. Она ведь целуется (он – иной). Как шелковый платок некто сжал в руке пространственно-временные полосы ее прожитой и непрожитой жизни, и фокусником – вуаля – преобразовал голубую ткань в красноватую бархатную, в белоснежную, в кусочек нейлона, в сатиновую ленточку. С иными абсолютно правилами забавы. Либо вообщем всю жизнь – в забаву в отсутствии верховодил. Перемещаем точку по кривой, снимая ее быстрое перемещение во всем мире вздора из «ниоткуда» в «ниоткуда», из минувшего в прошедшее, из грядущего в будущее, по одинаковой колее расплавленной и приклеенной в виниловую ленту Мебиуса пластинке. Возможно лишь направить иглу, переправив ее персонажа с печальными и смеющимися, как у того шута в ветхом кинофильме, очами, на соседнюю дорожку, хотя все точно также она возвратится на тот самый угол торгового центра, где, ок, она – некурящая, и устроит немаленький глоток дешевенького вина. Что с ней произошло на данный разов? Имеет ли толк мотать назад? Вот киноцентр, среднее учебное заведение, кампус универа, бассейн, 10-ки представительств, парк в торжественный день, собрание в чью-то охрану, собрание против чего-то, тамбур поезда, зал надежды аэропорта… стоп – вот она: усталое личико, помятое, ни тени усмешки, тушь грязно подтекла, стюардесса или же официантка бара, безжизненный взор, уставленный в никуда, в пол, в стену, в тебя – она не видит тебя – дым не вдыхает, просто глотает, не вкушая, а нервозно, 12 часов на ногах. Вот он, седой представитель сильного пола, из порта в порт, по делам, домашний. «Краткая встреча»? Едва-едва вспыхнувшая любовь на 2 часа. Либо нет. Вне зависимости. Мемуары ее не дискретны. В ней целый слипшийся ком, досадный на аромат, на вкус, на расцветка, данных мемуаров о испытанных ощущениях, великих и небольших. На хрен распутывать. К черту. Далее.

Нарезая круги, вверх тормашками проезжая крутые виражи погнувшейся от парилки небесных софитов пластинки, она строчит известия в форум, в блог, в аську кое-кому на ту сторону несуществующего. В задрапированную комнату, откуда кое-кто постоянно входит в ее комнату и выходит. 10 сигарета, 2-ая чашечка кофе, 3 часа утра, откроем форточку. Голая, медлительно, в темноте дергает ручку окошки, и лишь виснет на ней бездыханная минутку. Не комната – проходная: массы жителей нашей планеты, с десяток обожаемых проходят туда и обратно, исчезая за занавесом. Туда – смску, туда – звонок в 4 часа ночи, туда, в задрапированную жуткую комнату, убранную в темный, по-видимому, шелк, по два-три поста в теснее убитый блог: “отберите меня отсель”. Отберите меня отсель. Пожалуйста. Взор в экран (голубыми колющимися очами бежалостно напрямик в посетителя) – от такового плавятся мониторы. На стуле, за столом ли, на лоджии загородного домика, в зимний период на балконе с чашечкой горячего чая, с сигаретой, в отсутствии. Постоянная пленница доступный комнаты гостиницы. Смежной, по ее чувствам, с соткой иных. Альбертина 3.0. Задержи дыхание, девченка, в данный момент станет чуть-чуть больно, я перекину твою фигурку в прошедшее, либо в будущее, а гораздо лучше – с покореженного на обычный диск. С экрана наблюдает на меня пустующими глазницами в ответ: ей более никуда не нужно. И вовсе не для чего. Повсюду параболы. Повсеместно интершум. Сотки софитов. Заезженная пластинка. Погибшая начисто пленка. Расчерченная млрд линий карта жизни, свернутая в подзорную трубу: поглядеть, не покажется ли за горизонтом судно, чтоб отобрать отсель, из прокуренной комнаты – «мне может показаться на первый взгляд, у меня теснее нет ни рук, ни ног, и я у окошка инвалидом вечность курю все такую же сигарету, пока же усмехаюсь и смеюсь входящим ко мне и выходящим, покуда гуляю в лесу, по улицам, читаю книжки, звоню «сегодня-любимому», мне может показаться на первый взгляд, я путана, вблизи с коей гремят и давятся массы жителей нашей планеты, мне может показаться на первый взгляд, данное все-во-мне, и я желаю выйти отсель, не принимаю во внимание, как, помогите». Отберите ее отсель, кто–то, хоть как-то, она готова в том числе и переспать за блаженство быть где-нибудь еще либо даже на минутку заглянуть за занавес.

Она ощущает ниточки, связывающие жителей нашей планеты, как паучок. Они стремятся, связываются, дрожат и путаются. Там кое-кто за километры от угла, где она курит, наблюдает на нее, дивится, наслаждается контуром, предпочитает ее грустные глаза, мыслит о ней, не забывает о ней. Да, кое-кто припоминает о ней, из числа тех, кто однажды входил в данную комнату, и заставлен был покинуть ее. И она ощущает данное – паутинка дрожит. Дрожат запястья, шумит в ушах – музыка, рев ненавидящих ебанную неизвестность и явный нелепость мира толп жителей нашей планеты. Узорчатая сеть, смазливая, искры стреляют по окружностям ее, ночкой светится, привлекая к себе неоновым ярким светом – одурманенных равномерными вспышками мотыльков. «Я предпочитаю тебя, ты мне нравишься, как дела, пойдем на следующий день в кино, давай помиримся, ты ревнуешь меня, ты пытаешься меня, я счастлива что ты есть, я рад остаться с тобой днем в кровати, поделись сигаретой, мне что-нибудь нехорошо, ты предпочитаешь меня, ты желаешь чтоб я осталась на ночь, на следующий день рано возникать, как скоро ты вернешься, пойдем гулять до рассвета, не пытаешься чая, а желаешь, а желаешь, а желаешь трахнуться, нет, мне может показаться на первый взгляд я более не предпочитаю тебя, давай поцелуемся, не предпочитаю, стоят ли забавы свеч, ты пренебрегал, я не тебя более предпочитаю, более не предпочитаю, недолюбливаю, на хуй, ты эта изящная, ты чрезвычайно изящный, на хуй, предпочитаю тебя, предпочитаю, изящная, я тебя терпеть не могу, смазливая, изящная, прекрасная, расстанемся, днем, на следующий день может показаться на первый взгляд станет ливень, до встречи на нашем любимом месте, ты придешь, придешь, ты так как придешь, ты привлекательный, я предпочитаю тебя, отчего ты безмолвствуешь, отчего ты ничего не отвечаешь, ты где, ты где на данный момент, слушай мне ужасно ты где, помоги мне дурно, дурно мне чрезвычайно помоги, отбери меня отсель пожалуйста, я останусь в твоих воспоминаниях, я буду превосходной девчонкой, я буду твоей пленницей, я никуда отсель не уйду…».

Этот весь гул в голове – вульгарная звуковая дорожка к тому, что делается в данный момент: она усмехается, она поднимает бокал, она обнимает лучшего приятеля, она торжествует юбилей, она хочет покончить с собой, она закуривает, напивается, приобретает хлеб в торговом центре… Отключим звук. Холодно. Пальцы и еще пляшут. Хотя капельки пота на пульсирующем ее виске выдают нас – свет нацеленных наших софитов. Безмолвствие. Пускай не мыслит ни о нежели. Безграничная тоска. Грустный вдох-выдох. (Апплодисменты невидимой публики). Жест за жестом. Топчется на месте. Неожиданно перемещается напрямик на тебя. Взор перебегает с объекта на объект, на 2 секунды задерживаясь камерой, вновь усмехается чему-то про себя. Взор утопает в объективе, картина расплывается в туман, наверняка камера хнычет. Либо неожиданно пошел неудобный ноябрьский дождик. С отключенным звуком, в тиши, вне контекста, в отсутствии разговоров, безо всех данных прошедших и грядущих любовей – данное просто благовидно. Как в немом кино, с вырезанными титрами, с притупленным треньканьем тапера, мы не знаем про то, что ощущает какая-нибудь особа. Сцены просто смазливые, не весомо, что там. Мы не услышим ни звука, ни прочтем ни строки про то, какую она претерпевает боль. Мы станем наслаждаться красой момента, потом очередного, а также, покуда она перемещается вдоль параболы, а после этого перекрутим на начало.

Она утомилось выходит из комнаты, раздвигая, раздирая занавес, и падает малосильно на постель. Выпрастывает ноги, и дремлет, не накрывая глаз, покуда в ее комнате шныряют визитеры. Все постояльцы в поисках ее. За кадром хохот и звон бокалов, обрывки дискуссий: «куда она пропала, приглашайте именинницу, пойдем покурим, предпочитаю случайные встречи», e.t.c.: сэмплы, исчезающие образы, треснувшие рисунки. Данное образцовая точка на ее параболе, точка красы, точка выхода, как скоро мир замедляет со скрежетом собственный развитие ситуации, и отключается интершум. И циклическая реплика исчезнувшего персонажа «отберите меня отсель», эхом множась в венки из мертвых высохших словечек, бьется теснее в головах гостей комнаты – недалёких, врагов и приятелей. Творцы не пренебрегали о ней, стерев из минувшего (кого-то из – пленок с иными вариациями той стороны параболы в монтажной – большое количество) ее любимого. К ее мозаике сэмпл «горьковатой вкусности суицида» подошел образцово. Мир Специально состаренной кинопленки дернулся, разразился гулом напоследок, захрипел и затих. Парабола змейкой-мебиуса рухнула с 16 этажа, разомкнулась и, благовидно свернувшись в клубочек у торгового центра, на именно том углу, приказала долго жить. Безмятежный глянцевый видеоряд, в наилучших обыкновениях мелодрам, с запиской: «отберите меня отсель». Моменты с передозировкой были вырезаны из разработанного ее непрерывной надоевшей болью синематографического поля в заключительный эпизод. Хотя в грядущей жизни, напластованной на сотки прожитых, снятой по такой же пленке в еще один разов – данные вульгарные сценки по требованию созерцателей станут добавлены, контраста из-за изменен финал: с сигаретой в зубах обнаружена мертвой в прокуренной комнате…

Раковая опухоль, вообщем, также ничего.