Курение вред для здоровья

Последующий повествование не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною вправду состоялось в Киеве лет в пределах 30 тому назад и все еще свято, до малейших подробностей, сберегается в преданиях того рода, о котором пойдет речь. Я, с собственной стороны, только изменил фамилии каких-либо работающих лиц данной трогательной ситуации да дал устному повествованию письменную форму.

– Гриш, а Гриш! Гляди-ка, поросенок-то… Иронизирует… Да-а. А во рту-то у него!.. Гляди, гляди… трава во рту, ей-богу, трава!.. Вот штука-то!

И двое мальчуганов, стоящих перед грандиозным, из целостного стекла, окошком гастрономического торгового центра, взялись неудержимо смеяться, толкая друг друга в бок локтями, хотя не желая того приплясывая от беспощадной стужи. Они теснее наиболее 5 мин. торчали перед данной прекрасной выставкой, возбуждавшей в схожей ступени их разумы и желудки. Тут, освещенные блеском висячих ламп, возвышались целые горки бардовых добротных яблоков и апельсинов; стояли верные пирамиды мандаринов, лаского золотившихся через окутывающую их папиросную бумагу; протянулись на яствах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, очень большие копченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами колбас, красовались насыщенные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала… Огромное большое количество баночек и коробочек с солеными, вареными и копчеными закусками заканчивало данную броскую картину, смотря на которую два мальчугана на минутку пренебрегали о двенадцатиградусном холоде и о главном поручении, возложенном на их мамой, – поручении, кончившемся так спонтанно и так плачевно.

Старший мальчик 1-ый оторвался от созерцания прелестного вида. Он дернул брата за рукав и произнес грозно:

Одновременно подавив тяжкий вздох (старшему из их было исключительно 10 лет, да и два утром ничего не обедали, помимо пустующих щей) и кинув заключительный влюбленно-жадный взор на гастрономическую выставку, мальчуганы впопыхах побежали по улице. Время от времени через запотевшие окошка здания они видели елку, коя издалека казалась огромной гроздью ясных, блещущих пятен, время от времени они слышали в том числе и звуки жизнерадостной польки… Хотя они отважно отгоняли от себя долой искусительную идею: остановиться на немного секунд и прильнуть глазком к стеклу.

По мере того как шли мальчишки, все малолюднее и темнее делались улицы. Великолепные торговые центры, блещущие елки, рысаки, мчавшиеся под собственными голубыми и красноватыми сетками, визг полозьев, торжественное оживление массы, радостный шум окриков и бесед, разрумяненные холодом смеющиеся личика наряженных женщин – все осталось сзади. Потянулись пустынные пространства, кривые, тесные проулки, неясные, неосвещенные косогоры… В конце концов они достигли покосившегося старого здания, стоявшего коттеджем; низ его – фактически подвал – был каменный, а верх – древесный. Обойдя узким, обледенелым и нечистым двором, служившим для всех жителей природной помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте единым коридором, нашли ощупью собственную дверь и отворили ее.

Уже наиболее года жили Мерцаловы в данном подземелье. Два мальчика издавна успели привыкнуть и к таким закоптелым, вопящим от сырости стенкам, и к влажным отрепкам, сушившимся на протянутой через комнату веревке, и к данному страшному аромату керосинового чада, ребяческого нечистого белья и крыс – истинному аромату нужды. Хотя сейчас, опосля всего, что они видели на свежем воздухе, после чего торжественного ликования, которое они ощущали везде, их небольшие ребяческие сердца сжались от острого, недетского мучения. В углу, на нечистой широкой кровати, лежала девченка лет 7; ее личико пламенело, дыхание было кратко и проблемно, обширно раскрытые блещущие глаза наблюдали внимательно и напрасно. Вблизи с кроватью, в люльке, привешенной к потолку, вопил, морщась, надрываясь и захлебываясь, грудной малыш. Высочайшая, худая дама, с изможденным, усталым, наверняка почерневшим от пламенея личиком, стояла на коленях в пределах пациент девченки, поправляя ей подушечку и вмести с этим помня направлять локтем качающуюся колыбель. Как скоро мальчишки зашли и отпечатком за ими очень быстро ворвались в подвал белоснежные клубы холодного воздуха, представительница слабого пола обернула назад свое взбудораженное личико.

– Ну? Что все-таки? – задала вопрос она порывисто и нетерпеливо.

Мальчики безмолвствовали. Исключительно Гриша шумно вытер нос рукавом собственного пальто, переделанного из ветхого ватного халатика.

– Отнесли вы послание?.. Гриша, я тебя задаю вопросы, дал ты послание?

– Дал, – сиплым от холода гласом дал ответ Гриша,

– Ну, и что все-таки? Что ты ему заявил?

– Да все, как ты учила. Вот, заявляю, от Мерцалова послание, от вашего былого правящего. А он нас обругал: «Убирайтесь вы, разговаривает, отсель… Сволочи вы…»

– Да кто ведь данное? Кто ведь с вами беседовал?.. Скажи смыслом, Гриша!

– Швейцар беседовал… Кто ведь еще? Я ему заявляю: «Берите, дяденька, послание, передайте, а я тут внизу ответа подожду». А он заявляет: «Как, разговаривает, держи кармашек… Есть также у господина время ваши послания читать…»

– Ну, а ты?

– Я ему все, как ты учила, заявил: «Есть, типа, нечего… Машутка больна… Умирает…» Разговариваю: «Как папа место обнаружит, так отблагодарит вас, Савелий Петрович, ей-богу, отблагодарит». Ну, ну а в данное время звонок как зазвонит, как зазвонит, а он нам и разговаривает: «Убирайтесь быстрее отсель к черту! Дабы духу вашего тут не было!..» А Володьку в том числе и по затылку врезал.

– А меня он по затылку, – произнес Володя, наблюдавший со вниманием за повествованием брата, и почесал затылок.

Старший мальчик неожиданно взялся озабоченно копаться в основательных кармашках собственного халатика. Вытащив в конце концов оттуда измятый конверт, он положил его на стол и заявил:

Больше мама не расспрашивала. Длительное время в душноватой, промозглой комнате слышался исключительно неистовый вопль младенца да краткое, нередкое дыхание Машутки, более подобное на постоянные одинаковые стоны. Неожиданно мама заявила, повернувшись назад:

– Там борщ есть, от обеда сохранился… Имеет возможность, поели бы? Исключительно прохладный, – разогреть-то нечем…

В данное время в коридоре послышались чьи-то нерешительные шаги и шуршание руки, находящей в темноте дверь. Мама и два мальчугана – все 3 в том числе и побледнев от тяжелого надежды – повернулись в данную сторону.

Зашел Мерцалов. Он был в летнем пальто, летней войлочной шапке и в отсутствии калош. Его руки взбухли и посинели от холода, глаза провалились, щеки облипли около десен, наверняка у трупа. Он не заявил супруге ни 1-го слова, она ему не установила ни 1-го вопросца. Они взяли в толк друг дружку по тому унынию, которое прочитали приятель у приятеля в очах.

В данный страшный, фатальной год несчастье за несчастьем упрямо и беспощадно сыпались на Мерцалова и его семью. Предварительно он лично заболел брюшным тифом, и на его исцеление ушли все их скудные сбережения. В последующие дни, как скоро он потолстел, он вызнал, что его место, непрезентабельное место правящего зданием на 20 5 руб. ежемесячно, занято теснее иным… Стартовала безрассудная, судорожная погоня за нечаянной работой, за перепиской, за жалким местом, заклад и перезалог вещей, реализация любого домашнего тряпья. А здесь еще отправь недомогать детки. 3 месяца тому назад погибла 1 девченка, сейчас иная лежит в жаркие дни и в отсутствии сознания. Елизавете Ивановне приходилось сразу заботиться за нездоровый девченкой, подкармливать грудью малюсенького и ходить практически на иной конец мегаполиса в дом, где она поденно стирала белье.

Весь нынешний день был занят тем, дабы средством нечеловеческих усилий выжать откуда-нибудь хоть немного копеек на медицинский препарат Машутке. С данной целью Мерцалов обегал разве что не полгорода, клянча и унижаясь везде; Елизавета Ивановна прогуливалась к собственной барыне, ребята были посланы с посланием к тому господину, зданием которого правил ранее Мерцалов… Хотя все отговаривались или же торжественными хлопотами, либо отсутствием наличных средств… Другие, как, к примеру, швейцар былого патрона, попросту отгоняли просителей с крыльца.

Мин. 10 никто не имел возможности произнести ни слова. Неожиданно Мерцалов резко поднялся с сундука, на котором он по сей день посиживал, и уверенным перемещением надвинул поглубже на лоб собственную истрепанную шапку.

– Куда ты? – беспокойно задала вопрос Елизавета Ивановна.

Мерцалов, взявшийся теснее за ручку двери, повернулся.

– Все одинаково, сидением ничего не поможешь, – хрипло дал ответ он. – Пойду еще… Хоть милостыню попробую умолять.

Выйдя на свежий воздух, он пошел напрасно вперед. Он ничего не отыскивал, ни на что не предполагал. Он издавна теснее протянул то жгучее время бедности, как скоро грезишь сыскать на свежем воздухе кошелек с наличными средствами или же обрести неожиданно наследство от неведомого троюродного дяди. Сейчас им овладело неудержимое стремление бегать куда попало, бегать не смотря ни на что, дабы исключительно не созидать неразговорчивого уныния голодной семьи.

Просить милостыни? Он теснее испробовал данное средство сейчас дважды. Хотя в впервые некой гражданин в енотовой шубе прочитал ему наставление, что нужно действовать, но не попрошайничать, а во 2-ой – его сулили выслать в полицию.

Незаметно для себя Мерцалов очутился по центру мегаполиса, у ограды насыщенного социального сада. Потому что ему понадобилось всегда идти в горку, то он запыхался и ощутил изможденность. Невольно он повернул в калитку и, пройдя длинноватую аллейку лип, занесенных снежным покровом, погрузился на невысокую садовую лавку.

Здесь было тихо и празднично. Деревья, окружённые в собственные белоснежные ризы, спали в неподвижном великолепии. От случая к случаю с верхней ветки срывался кусок снега, и слышно было, как он шуршал, падая и цепляясь за иные ветки. Бездонная тишь и большое спокойствие, сторожившие сад, неожиданно пробудили в истерзанной душе Мерцалова невыносимую жажду настолько же спокойствия, тот же тишины.

«Вот прилечь бы и уснуть, – мыслил он, – и позабыть о супруге, о голодных ребятах, о нездоровый Машутке». Просунув руку под жилет, Мерцалов нащупал достаточно толстую веревку, служившую ему поясом. Идею о самоубийстве абсолютно светло встала в его голове. Хотя он не испугался данной идеи, ни на мгновение не содрогнулся перед сумраком безызвестного.

«Нежели гибнуть медлительно, так не лучше ли выбрать наиболее короткий путь?» Он теснее пытался встать, дабы исполнить свое ужасное план, хотя в данное время в конце аллейки послышался скрип шагов, детально раздавшийся в холодном воздухе. Мерцалов с озлоблением повернулся в данную сторону. Кое-кто шел по аллее. Поначалу был заметен огонек то вспыхивающей, то гаснущей сигары. Позже Мерцалов мало-помалу имел возможность рассмотреть старого человека маленького подъема, в теплой шапке, меховом пальто и больших калошах. Поравнявшись со лавкой, незнакомец неожиданно круто повернул в сторону Мерцалова и, немного прикасаясь до шапки, задался вопросом:

– Вы разрешите тут присесть?

Мерцалов намеренно быстро отвернулся от незнакомца и подвинулся к краю лавки. Мин. 5 прошло в взаимном безмолвии, в продолжение которого незнакомец выкуривал сигару и (Мерцалов данное ощущал) искоса смотрел за собственным соседом.

– Ночка-то какая замечательная, – заговорил неожиданно незнакомец. – Холодно… тихо. Что за красота – российская зима!

Глас у него был нежный, нежный, старческий. Мерцалов безмолвствовал, не оборачиваясь.

– А я вот ребятишкам своим людям подарочки покупал, – продолжал незнакомец (в руках у него было немного свертков). – Да вот по дороге не утерпел, устроил круг, дабы садом пройти: довольно уж тут как следует.

Мерцалов вообщем был кротким и робким человеком, хотя при заключительных словах незнакомца его охватил неожиданно прилив отчаянной злости. Он внезапным перемещением обернулся в сторону старого человека и заорал, напыщенный размахивая руками и задыхаясь:

– Подарочки!.. Подарочки!.. Своим людям ребятишкам подарочки!.. А я… а у меня, милосердый сударь, в истинную минутку мои ребятишки с голоду здания подыхают… Подарочки!.. А у супруги молоко пропало, и грудной младенец весь день не обедал… Подарочки!..

Мерцалов ждал, что опосля данных беспорядочных, озлобленных кликов старый человек поднимется и уйдет, хотя он сделал ошибку. Старый человек приблизил к нему свое разумное, солидное личико с седоватыми баками и заявил приветливо, хотя суровым тоном:

– Подождите… не беспокойтесь! Поведайте мне все по порядку и как можнож кратче. Быть может, совместно мы придумаем что-то для вас.

В фантастическом личике незнакомца было что-нибудь до того безмятежное и внушающее доверие, что Мерцалов тотчас ведь в отсутствии мизерной утайки, хотя ужасно беспокоясь и торопясь, передал собственную ситуацию. Он изложил о собственной заболевания, о утрате места, о погибели малыша, про всех личных несчастиях, практически до сегодняшнего дня. Незнакомец слушал, не перебивая его ни словом, и исключительно все пытливее и пристальнее заглядывал в его глаза, наверняка хотя просочиться в самую глубь данной наболевшей, гневной души. Неожиданно он прытким, абсолютно юношеским перемещением вскочил с собственного места и поймал Мерцалова за руку. Мерцалов не желая того также встал.

– Едемте! – заявил незнакомец, привлекая за руку Мерцалова. – Едемте быстрее!.. Блаженство ваше, что вы встретились с медицинским работником. Я, естественно, ни в коем разе не имею возможности поручаться, хотя… поедемте!

Мин. через 10 Мерцалов и врач теснее входили в подвал. Елизавета Ивановна лежала на кровати вблизи со собственной нездоровой дочерью, зарывшись личиком в нечистые, замаслившиеся подушечки. Мальчишки лакали борщ, сидя на таких же местах. Напуганные длительным неимением основателя и неподвижностью мамы, они хныкали, размазывая слезы по личику запятанными кулаками и много проливая их в закопченный чугунок. Войдя в комнату, врач сбросил с себя пальто и, оставшись в старомодном, очень изношенном сюртуке, подошел к Елизавете Ивановне. Она в том числе и не подняла головы при его приближении.

– Ну, много, много, голубушка, – заговорил врач, нежно погладив барышню по спине. – Вставайте-ка! Покажите мне вашу больную.

И таким же образом, как не так давно в саду, что-нибудь нежное и убедительное, звучавшее в его гласе, принудило Елизавету Ивановну мигом подняться с кровати и безропотно исполнить все, что разговаривал врач. Через 2 минутки Гришка теснее растапливал печку дровами, за коими удивительный врач послал к соседям, Володя раздувал очень сильно самовар, Елизавета Ивановна обворачивала Машутку согревающим компрессом… Немножко погодя появился и Мерцалов. На 3 рубля, приобретенные от врача, он успел приобрести тогда чаю, сахару, булок и достать в близком трактире горячей еды. Врач посиживал за столом и что-нибудь писал на клочке бумажки, который он выдернул из записной книги. Закончив данное занятие и изобразив внизу некой необыкновенный крючок взамен подписи, он встал, закрыл прописанное чайным блюдечком и заявил:

– Вот с данной бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через 2 часа по чайной ложке. Данное вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Помимо всего этого, даже вашей дочери и сделалось гораздо лучше, как бы там ни было пригласите на следующий день врача Афросимова. Данное практический доктор и неплохой человек. Я его в данный момент ведь упрежу. Потом прощайте, бога! Дай бог, дабы грядущий год несколько снисходительнее отнесся к вам, нежели данный, а основное – не падайте ни разу духом.

Пожав руки Мерцалову и Елизавете Ивановне, до сих пор не оправившимся от удивления, и износив вскользь по щеке разинувшего рот Володю, врач резко всунул собственные ноги в глубочайшие калоши и одел пальто. Мерцалов очнулся только после этого, как скоро врач теснее был в коридоре, и бросился вслед за ним.

Так как в темноте невозможно было ничего демонтировать, то Мерцалов заорал наобум:

– Врач! Врач, постойте!.. Скажите мне ваше фамилия, врач! Пускай хоть мои ребята станут за вас молиться!

И он водил в воздухе руками, дабы застигнуть невидимого врача. Хотя в данное время в ином конце коридора безмятежный старческий глас произнес:

– Э! Вот еще вздор вымыслили!.. Возвращайтесь-ка домой быстрей!

Когда он возвратился, его ждал сюрприз: под чайным блюдцем сообща с рецептом удивительного врача лежало немного солидных кредитных билетов…

В тот самый вечер Мерцалов вызнал и фамилию собственного нежданного покровителя. На аптечном ярлычке, закрепленном к пузырьку с медицинским препаратом, четкою рукой аптекаря было прописано: «По рецепту доктора Пирогова».

Я слышал данный повествование, и несколько раз, из уст самого Григория Емельяновича Мерцалова – именно того Гришки, который в описанный мною сочельник проливал слезы в закоптелый чугунок с пустующим борщом. И уже он занимает очень солидный, серьезный пост в каком-то из банков, слывя образчиком правдивости и сочувственности на дела бедности. И любой разов, завершая свое рассказ о удивительном медике, он добавляет гласом, дрожащим от укрываемых слез:

– С данных пор наверняка благодетельный ангел снизошел в нашу семью. Все переменилось. Сначала января основатель нашёл место, Машутка встала в строй, меня с братом получилось пристроить в гимназию на служебный счет. Просто волшебство сделал данный святой человек. А мы нашего удивительного врача исключительно разов видели с той поры – данное как скоро его возили дохлого в его личное усадьба Вишню. Ну и то не его видели, по следующим причинам то большое, сильное и святое, что жило и пламенело в удивительном медике при его жизни, угасло невозвратимо.