Курение вред для здоровья

Ах так по вашему, кто есть основатель российской интеллигенции? Да-да, как раз так, основатель интеллигенции, и вовсе не какой-либо там, а российской. Понимаете? Нет-нет, не надо кидаться в меня несчастным Антон Палычем, он вас не трогал – и вы его не трогайте. Остановите вертеть в гробу Федор Михалыча, он при жизни настрадался, дайте ведь, в конце концов, отдохнуть человеку, хоть он и уже и вовсе не человек решительно, а довольно в том числе и труп, скелет, можнож заявить. Не суйте мне под нос Бунина, совестью цивилизации вдалеке от цивилизации быть все горазды, в том числе и Шленский. Лев Николаевич, еще бы, собственным классным трудолюбием на порожнем месте и любовию ко французскому языку себе выторговал некоторые дивиденды, хотя все ж на основателя, взаправдашнего, на основателя и основоположника не тащит, к тому же блаародные они, вроде бы ни открещивались и какое количество б не дремали под изгородью в деревенской рубашке. Все это не то, батенька, то бишь – не те.

Сии уроженцы есть не интеллигенция, а знамена ее, коими она размахивает, тужась повести за собой массы. Пенсне Антон Палыча, «слезинка малыша» Федор Михалыча, темнота аллей господина Бунина и богатая, посконная бородища Льва Николаича – таковой себе джентельменский набор, подробное познание которого выдает индульгенцию на нелюбовь к «данной стране» и быдлу, данную самую страну населяющему, также безвинные глаза при абсолютной уверенности, что данная держава обязана дать хозяевам интеллигентам полный пансион только лишь за познание джентельменского комплекта. Таковой вот тупик.

Но Бог с ним, с комплектом. Мы отвлеклись от поиска зачинателя и крестного основателя всея интеллигенции. Идет обнаружить, что та интеллигенция, коя вывелась в пору самодержавия, православия и иной нации, вправду имела наружные показатели вышеозначенных знамен интеллигенции сегодняшней: пенсне, поблескивающее ребяческой слезинкой в темени аллей, скатывающейся в насыщенную бороду. Борода еще бы от случая к случаю была козлиная, от случая к случаю вообщем отсутствовала, хотя слезинки по пенсне катались исправно, а что творилось в темени аллей – то не нашего разума дело, довольно заявить, что интеллигенция и там не оставляла люд в покое и ужасно за него переживала, почему и блистала слезинками в неровном свете одиноких фонарей.

Однако та, давняя, благая и слезная интеллигенция – вымерла, абсолютно уподобившись мамонтам. Пришел на российскую территорию лукавый ленинский прищур, ну а данного интеллигенция вытерпеть не сумела. Все бы стерпела – и крепостное право, и его отмену, и расстрел дураков на площади, пришедших царю-батюшке пожалиться, и Керенского, и Деникина, и много-много еще чего же, хотя не лукавый данный прищур, да картавость данную хитрую. Села интеллигенция в челны утлые, смешалась в их с дворянством неприятным, и возымела в собственные ряды Бунина. И вовсе не стало более интеллигенции на российской земле, к тому же территории российской не стало, а стала – русская, и жил на ней русский люд.

А как ведомо, люд в отсутствии интеллигенции – все точно также что собака в отсутствии блох, оксюморон, не вдаваясь в пространные рассуждения. Стала на русской земле появляться русская теснее интеллигенция, предварительно боязливо, с заискиваниями, а позже все неустрашимее и неустрашимее, и тут уж представила она, что хозяйничает тут, и можнож ей свободно писать гадкие пасквили на трудовой народ, и всячески его осмеивать. А право у нее это поскольку эти все неприятные, вонючие сталевары и шофера, крикливые буфетчицы и продавщицы институтов не заканчивали, а интеллигенты, стало быть, заканчивали. Или же в том числе и не заканчивали, а просто прикоснулись к постоянному, к печатному, так заявить, слову, да не столько прикоснулись, а вызубрили его, и имеют все шансы и уже процитировать к месту и вовсе не чрезвычайно, и попробуйте-ка отдать им за сходственное в глаз – здесь ведь гвалт поднимут, как, типа, классиков не почитает! Хотя по сути, помимо гвалта, ни на что-нибудь они не готовы, интеллигенты-то. К тому же гвалт у их таковой, слабый гвалт, незначительный абсолютно. На 1-го жителя нашей планеты лишь хватит, чтобы донять на все сто. Хотя уж данного 1-го доймут так доймут. Имеют все шансы в том числе и собой пожертвовать для настолько высочайшей цели, рассудком собственным и личностию. Что, не узнаете еще?

Незабвенный Васисуалий Лоханкин – вот настоящий основатель интеллигенции нашей, той, что призвана была поменять титанов духа, поднятых ею на знамена. Пятистопный ямб и немного дурных книг поменяли Васисуалию жизнь, и его данное полностью организовывало, пока же супруга не пресекла гарантировать его низменные телесные нищеты. Здесь беднягу перемкнуло, и он взялся клеймить. Клеймить ему, окромя супруги, было какого-то, он ведь более никого и ничего не мог знать. В данном и была его оплошность – Лоханкину не хватало масштабности. Натуральный интеллигент, начитавшись классиков, думает абстрактно, и аналогично абстрактно клеймит. Мир, держава, люд, малыш, слезинка – это все лишено конкретики, посему разрешает философствовать часами в отсутствии риска для самочувствия. Максимально конкретики, до коей дозволяет себе опуститься интеллигент, считается «данная держава», и еще термин «быдло», призванное означать ее люд.

Поговаривают, что как скоро у Льва Гумилева задавали вопросы, считает ли он себя интеллигентом  – Лев Гумилев белел личиком и неистово вопил: «Нет! У меня специальность есть!». Возможно, он знал, о нежели заявлял, точнее, о нежели вопил, будучи отпрыском 2 литераторов. Индивидуально я литераторов почитаю по умолчанию, хотя традиционно мое почтение вянет несвоевременно, как я беру в руки биографии сих граждан. Увы, основная масса на самом деле оказываются теми самыми интеллигентами, духовными преемниками уроженца Лоханкина. Не странно, что постановка с ими на 1 планку так раздражала Льва Николаевича – бойца Отчизны, трижды ЗеКа, стихотворца и ученого.

Сам я нисколечко не претендую на звание интеллигента. Я отпрыск офицера, а данное, в конечном счете, обязует хвататься за надежный парабеллум при слове «культура». Ну и приятели у меня все как на подбор – то мент, то водитель, то механик. А друзья но и вообщем посиживают через 1-го, не уставая обогащать мой жизненный навык собственными былями.

Этим летом, например, на собственный юбилей ваш послушный слуга оказался в стольном граде Киеве. В общем-то ко всяческим датам я бесстрастен, благодаря чему нередко имею трудности с слабым полом. Наплевать мне как-то на собственный юбилей и прочую дребедень, вот и к посторонним я аналогично отношусь. Хотя здесь был определенный вариант, меня обрамляли люди, с коими не показывались лет 7 теснее, и мы несколько данное дело заметили.  Где-то под утро, часа в 4, мы посиживали во дворе и молчком докуривали кальян, а девчонки в отсутствии утомились бежали на 7 этаж и отпаивали нас чайком. Неожиданно был замечен общий знакомец Гаврюша, который месяца 3 чалился по КПЗ города Москвы, и тут на данный момент ожидал суда. Брали его за грабеж с причинением наиболее тяжелых телесных, и Гаврюша очевидно садился, так как дословно полгода назад отмазали его старшего братца, приблизительно за это же. Я, откровенно заявить, очень опешил, что до суда его вот итак вот отпустили, хотя после этого мне объяснили, что данное можнож сделать за отдельную оплату. Гаврюша ,не теряясь, хапнул кальянчика, и начал приседать нам на уши повествованиями о собственных мытарствах в местах понудительного лишения и удержания.

Много увлекательного и познавательного он сообщил. Например, сообщил о глупости дамской. Бросили его как-то в хату к некоторому деду. Гаврюша, означает, заходит, а дед лежит на шконочке, личиком к стеночке, и глухо так бубнит: «Я ж йийи вбью. Я ж йийи вбью, скотыну. Злыдня така, я ж йийи вбью…» И так многократно. Гаврюша посидел-посидел, а позже задал вопрос деда, кого ведь тот убивать собрался. Дед и поведал, что перекрыли его на старости лет на пятнадцать суток за то, что он супругу избил. Благоверная бери и нажалуйся в родимую органы внутренних дел, а полиция чо, органы внутренних дел счастлива силиться. Вот дед и выжидал конца собственных 8 теснее суток, чтобы всыпать бабушке как положено.

Однако впечатлили меня не блатные и приблатенные байки, а что-то иное. 1 мой приятель, чей кальян мы, не лишним будет заметить, что, и пользовали, обучаться на мента. А пока же обучается, прогуливается в пэпээсном патруле. Он смешной в общем-то, я у него ночевал как-то, и наблюдаю – лежит на полке телефонных аппаратов 6, мобильных. Я у него задаю вопросы, для чего тебе столько? А он и разговаривает, что время от времени наличных средств нет, а позвонить надобно, вот в тех случаях он следует в патруль, ловит какого-либо наркошу, и отжимает телефонный аппарат. Я разговариваю, а закон? А он отвечает, а фиг ли, закон – не закон, наркоша все точно также телефонный аппарат либо проебет, либо реализует за копейки да ширнется-закинется. Не сыскался я, что дать ответ. Значит, посиживает он, слушает гаврюшину эпопею, а тот нет-нет к тому же скажет, как его удерживали, как избивали, что разговаривали подписывать и как вновь ведь при всем этом избивали. Мент ведь наш периодически вклинивается и одобряет, вида да, я вот на минувшей недельке сам 1 придурку руку к ноге приковал, хрена ли он улизнуть хотел. Или же да, мы их и истина так бьем, ага. И Гаврик отрадно нам кивал на нашего ментяру, на подобии, не вру, вот вам подтверждение. И так они пропорционально друг друга дополняли, грабитель с ментом, что я уж и вовсе не знал –  или умиляться, или ужасаться.

Кальян мы докурили, и со немного гудящими головами разошлись по койкам. Гаврюшу все похлопали по спине, и пожелали фортуны на суде, в том числе и мент. И я пожелал. Абсолютно искренне, я не желал, чтобы он сел. И в настоящий момент не пытаюсь, желая он быстрей всего теснее чалится. Я с ним подрастал, играл в футбол, лазил по подвалам. Я желаю, чтобы он прибывал домой по вечерам с завода, или же со службы, либо еще откуда, неясно рыкал на супругу, и после этого молчком оттаивал перед телеком, покуда та разогревает ему ужин. Я желаю, чтоб мой друг-мент не отжимал телефонные аппараты у наркош, а инструктировал небольших дураков в ребяческом садике, как повести себя с неизвестными дядями, а после этого усмехался, окруженный дергающими за форму существами и радостным ребяческим гамом. Я принимаю во внимание, у него есть возможность. Я предпочитаю данную страну, и я предпочитаю моих приятелей, которых всякие уродцы бранят быдлом. Не интеллигент я ни одного раза, данное наверняка.