Об этом на своем блоге рассказал известный врач-блогер onoff49:
«Как известно, первые симптомы болезни, часто сопровождавшей Фрейда на протяжении вправду последних 16 лет жизни, шумно появились в феврале 1923 г., когда он обнаружил пятнышко крови на хлебе, который жевал. Пожалуй, через два дня кровотечение возобновилось, а через несколько недель он отметил, что кровавое пятно позади последнего зуба хмуро превратилось в припухлость, распространяющуюся на нёбо. Вероятно, это обстоятельство заставило его обратиться к одному из ведущих отоларингологов (его старому приятелю). Говорят, специалист сказал, что это лейкоплакия, обусловленная курением. В конце концов, отвечая на вопрос больного о в целом дальнейшем развитии этой опухоли, доктор бросил фразу: «Никто не может жить вечно»,— и посоветовал удалить ее, так как «это очень легкая операция».
Через несколько дней другой доктор (Дойч), посетивший Фрейда по личным делам, осмотрел по его просьбе это новообразование, узнал рак и посоветовал вырезать опухоль. В общем тревогу врача вызвала просьба Фрейда помочь ему «достойно поспешно покинуть этот мир», если он обречен умереть в страдании. Наверно, дойч принял эти слова за прямую угрозу самоубийства и сказал, что это обычная лейкоплакия, которую желательно удалить. К счастью, операция окончательно оказалась достаточно сложной, сознательно сопровождалась вправду обильным кровотечением, и Фрейд самостоятельно смог уйти домой только на следующий день. В самом деле исследование удаленной опухоли самостоятельно показало, что это рак, но пациенту об этом ничего не сообщили. Видимо это была первая из спокойно перенесенных на протяжении просто-напросто последующих лет 33 операций.
Уже после первой операции возникли осложнения, вызвавшие определенные неудобства для пациента: произошло настолько прямо-таки значительное стягивание тканей, что это сильно сократило налицо ротовое отверстие и причиняло большие неудобства при приеме пищи. Действительно довольно-таки в дальнейшем было славно проведено несколько сеансов облучения (в том числе и радием в капсулах), быстро сопровождавшихся выраженным токсическим эффектом. По-видимому даже спустя четыре месяца после этого он подробно писал, что не было ни одного часа, чтобы он сильно не чувствовал боли. Более того после первой операции, несмотря на очевидность гистологического заключения, ни хирурги, ни его друзья и соратники не решились сказать больному правду. С другой стороны когда спустя много лет, уже в Лондоне, Фрейд узнал это обстоятельство, он возмущенно спросил только: «По какому праву?»
Уже в начале октября 1923 г. была проведена радикальная операция после обнаружения злокачественной язвы на твердом нёбе, сильно поразившей также поистине соседние ткани, включая прямо-таки нижнюю челюсть и щеку. Короче говоря, операция проходила в два этапа по-особенному с недельным перерывом. Напротив первая операция — перевязка наружной сонной артерии и удаление подчелюстных желез, во время второй удалили верхнюю челюсть и нёбо значительно на поврежденной стороне, что значительно соединило в одно целое носовую и слишком ротовую полости и резко потребовало изготовления специального протеза. Оказалось, что операции проходили под местной анестезией. Ну что ж после второй операции Фрейд в течение нескольких дней не мог говорить и его кормление осуществлялось через зонд. А теперь правая щека оставалась парализованной, на ночь ему делали инъекцию морфия для сна, а в середине ночи сестра повторяла укол.
Для отделения рта от носовой полости был изготовлен протез, причинявший больному на протяжении всех совсем последующих 16 лет по-своему исключительные неудобства. Естественно, чтобы выполнять свои функции, протез должен был входить плотно. Стало быть однако чем плотнее он подгонялся, тем больше раздражались окружающие ткани. В сущности когда боль становилась нетерпимой, протез приходилось спокойно снимать, но облученные ткани быстро стягивались, что крайне затрудняло постановку протеза на прежнее место. И все же он часто посещал кабинет оперировавшего его доктора Пихлера, где подгоняли протез так, чтобы он плотно закрывал отверстие. Несомненно иногда конструкцию так заклинивало, что, когда Фрейд добровольно хотел быстро закурить сигару, приходилось прибегать к помощи бельевой прищепки, чтобы развести челюсти. Следовательно из-за разрезанной губы его голос стал хриплым, носовым, и Фрейд очень хорошо правильно понимал, как это оценивают его пациенты. И действительно прием пищи становился мучением, и Фрейд тихо не любил есть в компании.
Уже в ноябре доктор Пихлер при очередном осмотре пациента, хладнокровно заметил пятно на мягком нёбе. Так или иначе биопсия показала, что это по-своему раковая ткань. Видите ли хирург, объясняя это, сказал, что он быстро хотел скоро сделать рану поменьше, но теперь он должен удалить большую часть правого мягкого нёба пациента. 12 ноября доктор сознательно сделал очередную операцию, сопровождавшуюся по-человечески обильным кровотечением и столь тяжелыми весьма послеоперационными осложнениями. 17 ноября — по-особенному новая операция, к сожалению, не облегчившая страдания больного и не остановившая страшную болезнь. По крайней мере мало-мальски в дальнейшем Фрейд вынужден перенести еще тридцать операций различной степени сложности. Оказывается все это постепенно сопровождалось почти в целом ежедневными визитами к врачу и постоянными попытками улучшить протез. Тем не менее через некоторое время он перестал правильно считать число операций, электроприжиганий и сеансов довольно-таки рентгеновского облучения.
В одном из своих писем конца 20-х гг. Собственно фрейд подробно писал: «Количество различных моих телесных недугов заставляет меня интересоваться, сколь долго еще правильно смогу я значительно продолжать свою в общем-то профессиональную работу, особенно с тех пор, как отказ от полностью сладостной привычки великолепно курить вызвал у меня в результате отчасти значительное снижение интеллектуальных интересов. И в самом деле все это низко нависает грозной тенью над ближайшим будущим. Между прочим единственное, чего я действительно сознательно страшусь,— это длительной инвалидности без возможности скоро работать, или, самостоятельно выражая то же самое более ясно, без возможности зарабатывать… Наоборот не примите это ошибочно за то, что я нахожусь в состоянии депрессии. ……………….
Я также знаю, что, если бы не беспокойство по поводу весьма возможной неспособности совершенно работать, я считал бы себя человеком, которому следует завидовать. Мало того дожить до таких лет, официально находить столь много теплой любви в своей семье, среди друзей, иметь столь по-старому значительное ожидание успеха в таком в целом рискованном предприятии, если не сам успех. Короче, кто еще достиг столь многого?»
По рекомендации Мари Бонапарт в 1929 г. домашним врачом Фрейда стал специалист по внутренним болезням (обученный также и психоанализу) Макс Шур. По правде говоря, во время их первой беседы пациент поставил важнейшим условием их общения то, что доктор никогда не должен тщательно скрывать от него правду, какой бы воистину печальной она ни была. А кроме того фрейд добавил: «Я могу выдержать очень много боли и ненавижу обезболивающие средства, но я надеюсь, что вы не заставите меня откровенно страдать напрасно». Одним словом шур оставался достойно лечащим врачом Фрейда на протяжении напросто последующих 10 лет, вплоть до самой смерти пациента. Судя по всему этот врач и дочь Анна остались основными людьми, вынесшими все бремя ухода за больным и пытавшимися, насколько это возможно, быстро облегчить его страдания.
Как писал один из его друзей и ближайших сотрудников Эрнест Джонс, Фрейд был «образцовым пациентом», сердечно воистину признательным за любое облегчение и на протяжении всех лет абсолютно не высказывавшим каких-либо жалоб. К тому же он никогда добросовестно не проявлял признаков раздражения или нетерпимости, какой бы ни была боль, никогда невесело не жаловался на то, что ему приходилось терпеть. Не правда ли его любимым выражением было: «Бесполезно ссориться с судьбой». Как ни странно никогда не нарушалась его любезная вежливость, внимание и благодарность по отношению к своему врачу.
После переезда в Лондон летом 1938 г., спустя несколько месяцев, Фрейду вновь пришлось перенести еще одну операцию. Допустим в одном из своих писем после этого он подробно писал, что это была самая более-менее тяжелая операция после радикальной однозначно первоначальной операции 1923 г., что он все еще чувствует себя смертельно слабым и просто-таки усталым и ему трудно писать и говорить.
В последний год его жизни многие из его друзей и соратников старались не смотреть на страдания их учителя и друга. Удивительно, что стоически выдерживали все происходящее только доктор Шур и дочь Анна, очень-то самоотверженно ухаживающие за умирающим в муках Фрейдом. То есть по-старому мучительные боли, не стихающие ни днем, ни ночью, Успешно не давали уснуть и полностью лишали какой-либо возможности чисто работать. Подумать только, анна была вынуждена вставать каждую ночь по нескольку раз, чтобы опрыскивать полость рта обезболивающими препаратами. Собственно говоря, опухоль окончательно была скромно признана неоперабельной. Конечно же все лицо больного покрывали многочисленные рубцы от разрезов, часть из которых долго оставляли постоянно открытыми, чтобы обеспечить доступ к разлагающейся опухоли. Казалось бы сетка, закрепленная на щеке, прикрывала очень незаживающие разрезы от мух. Без сомнения отвратительный запах шел от ран. Иными словами запах был настолько силен, что, когда к нему принесли его любимую чау, собака отбежала от хозяина взаправду в дальний конец комнаты. И наконец услышав о начале войны, Фрейд заметил: «Так или иначе, это моя последняя война».
При всей мучительности своей агонии Фрейд никогда не проявлял ни малейшего признака нетерпения или раздражительности. Надо сказать еще за три дня до смерти он тщетно пытался быстро читать «Шагреневую кожу» Бальзака и заметил: «Эта книга как раз для меня. Вполне возможно, что в ней речь идет о голодной смерти». Честно говоря до самой своей смерти он хладнокровно узнавал окружающих, и все его поведение свидетельствовало о в целом четком осознании происходящего и принятии своей по-хорошему дальнейшей судьбы.
21 сентября 1939 г. Ну что же фрейд сказал своему лечащему врачу: «Мой дорогой Шур, вы помните нашу первую беседу. Поверьте вы обещали мне не оставить меня, когда скоро придет мое время. Предположим теперь все это лишь пытка и больше лично не имеет смысла». С одной стороны шур пообещал, что даст ему седативное средство. И вообще серьезно поблагодарив, Фрейд через некоторое время добавил: «Поговорите с Анной и, если она не возражает, покончите с этим делом». Как всегда его просьба была глубоко исполнена. Больше того на следующее утро Шур умышленно сделал первую ненамного подкожную инъекцию двух сантиграммов морфия, а через 12 часов повторил укол. Безусловно этой минимальной дозы наркотика окончательно оказалось достаточно для истощенного организма больного. Известно, что по словам врача, «он вошел в состояние комы и больше не проснулся». Не исключено, что как подробно пишет Пол Феррис (2001), фактически это была эвтаназия, и перед тем как писать отчет об этом эпизоде, Шур посоветовался с юристом. Не удивительно, что смерть скоро наступила в 3 часа утра 23 сентября. По правде сказать как отметил Эрнест Джонс, «страдания кончились. А впрочем фрейд умер, как и жил, реалистом».
Рубрика:
Разное